Вепрь - 2 [СИ] - Константин Калбанов

— Ломи двери, чего смотришь!!!

— Круши!!!

— Да мы ее сейчас на кусочки!!!

Мужики толпятся на подворье, возле двери, ярятся, грозятся, но пока никто не решается ударить первым. Тут ведь как, когда кто учнет, то тогда уж со всей душой или дуростью, это уж как у кого, а вот начать-то как раз самое трудное. Желающие пока не сыскались, вот и гомонит народ.

— Чего стоите!!!

— Бейте гадину!!!

— Тоже мне, мужики!!!

Это уж бабы столпившиеся на улице, на подворье шагу не ступили, но подзадоривают мужиков с неменее яростными криками. Виктор отчего-то был убежден, будь в селе одни бабы, то все уж полыхало бы ярким пламенем. Бабы они только с виду покладистые, до того момента, пока их по серьезному не затронуть, а еще хуже если детишек или хозяйство, вот тогда она в ярость входит куда сильнее мужика и головушку ей выключает напрочь. Нет, страшнее существа на Земле, чем разъярившаяся женщина. Но при наличии мужика, она старается пустить его вперед, как-никак глава и так далее и тому подобное, да и за крепкой спиной лучше, скорее всего дело в том, что разумности у женщин побольше и прекрасно понимают, что за ними детишки и берегут себя скорее для них, материнский, так сказать, инстинкт.

Горазд осадил коня и без раздумий побежал за Виктором, который сначала растолкал женщин, а затем усиленно и особо не церемонясь пихаясь ногами и локтями пробился к двери, где обернулся лицом к мужикам, Горазд как привязанный следом. Вовремя. Видать процесс накачки себя адреналином уже закончился и один из мужичков, что порешительнее, начал замахиваться топором. Этот не хитрый и полезный инструмент был в наличии и у других, но они пока только грозно потрясали им в воздухе, а вот этот именно замахивался, примериваясь к двери.

На раздумья времени не было, вообще никакого, потому как Волков спинным мозгом чувствовал, стоит обрушиться на дверь одному удару и все, дальше этот процесс уподобится лавине. Мужик крепкий, кулаком такого свалить тяжко, ногой не ударишь, расстояние не разорвать, больно тесно. Все это в мгновение ока проносится в голове Виктора¸ а в следующее, он подступил в плотную и впечатал крестьянину колено в пах, успев перехватить топорище поближе к жалу.

— Уй-у-у! — Бузатера буквально переломило пополам, а народ в растерянности даже кричать позабыл.

Ага, растерялись, вот только не долго это продлится, потому как только что произошло то, чего им очень не хватало. Бабка-то заперлась и дрожит за дверью никак не противодействуя пришедшим ее убивать, а так и разозлиться сложно. Но вот нашелся тот, кто решил поднять руку на твоих товарищей, реальный противник. Ах аспид, да как он посмел, а вот мы его… Вот до этого доводить не следует, значит остается страх, который сумеет пересилить злобу. Пистоль сам собой скакнул в руку, курок уже взведен, ковбой блин. Выстрел! Сразу же толпа подалась слегка назад. Горазд так же стоит с револьверами в руках, вид решительный и плевать, что перед ним не гульды, а свои братья славени, потому как они пришли за той, кто вытащила его с того света, а раз так, то за ним должок.

— А ну, осади!!! Осади говорю!!! — Виктор настроен решительно. Воспользовавшись тем, что народ слегка подался назад, он взвел курок и нацелил кольт в лицо ближайшему к нему мужику, — Кто шевельнется, ты умрешь первым, — в другой руке обычный пистоль, зрачок ствола смотрит в лицо другому, — ты вместе с ним.

— И вам не поздоровится, — Горазд не менее решительно направил на селян свои лукасы. Виктор решил не разделять пару и презентовать парню.

Сначала растерялись, а потом и испугались. А как не испугаться, когда перед тобой эдакий страхолюд, до зубов вооруженный и зыркает так, что кровь в жилах стынет. Пистоли-то пистолями, да чувство такое, что может и зубами начать грызть. Пара мужичков послабже, тут же просочилась за спины односельчан, остальные стоят в нерешительности.

— Пошли вон со двора! Считаю до тех, потом начинаю стрелять, у нас два десятка выстрелов, кого не пристрелим, пойдем резать. Ни одного в живых не оставлю. Всех порешу.

— Да ты знаешь…

— И знать не хочу! — Резко оборвал начавшего было говорить мужика Виктор, — Пошли вон сказал! Не доводите до греха, — это уже сиплым голосом переполненным ярости, — порву как виня фуфайку.

Что за такая фуфайка им и невдомек, но уж больно страшен тот, кто стоит перед ними. Во еще у одного нервы сдали и он юркнул назад, вот еще, еще, как говорится процесс пошел. С улицы послышались гневные выкрики женщин, эти могут все пустить прахом. Виктор делает еще один выстрел и быстро взводит курок.

— Назад, кому сказал, — он уже и не говорит, а сипит переполняемый яростью.

Вообще-то планировалось расправиться с безответной старухой, а не устраивать бойню с этим зверем в человеческом обличии, тем паче многие признали его. Этот может натворить дел, потому как в одиночку не боялся выходить супротив цельного войска гульдов и холку при том им знатно мылить.

— Бабушка, открывай, не бойся, это я, Добролюб.

— Ты что ли скоморошья душа? — Пытается шутить, а испуг все одно пробивается наружу, а и то, на волосок от смерти была, никак не иначе.

— Я, я. А со мной крестник твой, коего ты с того света вынула.

Дверца осторожно приоткрылась, интересно, у нее там цепочка, до которых тут еще не додумались или она и впрямь рассчитывала успеть захлопнуть дверь, если кто вознамерился бы вломиться к ней таким образом. С другой стороны, сразу в омут с головой не всем дано. Это как во время купания, большинство входит в воду постепенно, даже смешно втягивают живот, чтобы создалась иллюзия, что тот повыше чем уровень воды, а вот те кто порешительнее, те сразу бросаются в воду, чтобы только раз испугаться, а не растягивать удовольствие.

— Здравствуй бабушка Любава.

— И тебе не хворать.

— Собирайся.

— Куда?

— Да уж туда, где тебе будет все получше чем здесь. Не знаю, что за беда у людей, но коли серьезная, так сейчас соберутся с духом и…

— Беда большая, почитай все коровы пали, да многие вот-вот издохнут.

— Да-а, за буренок тут порвут на части и фамилии не спросят, — невесело ухмыльнувшись согласился Виктор, сразу вспомнив тот скандал, что закатили тогда еще живые Голуба, Млада и Веселина, когда он хотел потеснить скотинку. — Собирайся скоренько, бабушка. Не хотелось бы их стрелять.

— А стрельнешь?

— Ить зверь лютый, отчего не стрельнуть.

— Помнишь, стало быть?

— Помню бабушка, вот только и невдомек мне было, что говоришь ты про меня. Помочь, что ли?

— Повозка у тебя больно махонькая, все и не войдет.

— Некогда сейчас рассусоливать. Бери самое главное. Как тебя не станет, так и подворье не тронут, а там приедем с Гораздом, да все заберем.

Ворчать-то лекарка ворчала, да только собралась на диво споро, прямо солдат по тревоге. Виктор и Горазд отнесли в бедарку и уложили в короб две объемные корзины, плетенные из ивовых прутьев, в которые она уложила горшки, стеклянные бутыли и иную посуду, о содержании которой оставалось только гадать. Погрузились и тронули конягу, сразу выезжая из села, чтобы объехать его сторонкой. В крепости им делать было нечего, в селе им не рады, так что, хотя и дело к вечеру, нужно двигаться.

Здешним крестьянам повезло больше, чем к примеру в том же Приютном, потому как вывозить свой скарб было недалече, эвон стена крепостная рядышком, видно и место где еще недавно был пролом, оно свежей кладкой и камнем иным отличается, а потому кроме сена и домов, спасли они почитай все. Так что голод, вроде постучаться не должен, но с другой стороны, молочные продукты у крестьян в рационе составляют немалый процент, так что потеря кормилицы больно бьет по любой семье. Понятно, отчего селяне взъярились, опять же, кого проще всего обвинить, как не ту, кого постичь не можешь, одна дурра или дурак, но дурры они чаще все же, брякнет, а остальные словно бараны, подхватываются и ломятся стадом справедливость устанавливать.

— А ты куда это меня везешь, Добролюб?

— К себе.

— Чего это? Поворачивай в крепость.

— А зачем?

— Так ить защитит воевода, успокоятся люди и все вернется на круги своя.

— Ага, до следующего раза. Вот только вдругорядь, меня поблизости может и не оказаться. А воевода… Много он сегодня тебе помог.

— За всем не углядишь, — упрямо буркнула старуха, но страх ее все еще не отпустил, голосок-то дрожит.

— За той, кто воев твоих с того света вытаскивает можно и повнимательнее следить или сделать так, чтобы народ даже в страшном сне не мог себе представить на нее руку бросить, а он ничего не сделал.

— А ты, стало быть, сделаешь?

— Я сделаю. Будешь жить у меня на подворье, а я погляжу, кто посмеет приблизиться, чтобы тебя обидеть.

— Ладно, чего уж, вези, спаситель, — как видно сильно бабушка напугалась, а может и не впервой ей спасаться от благодарности людской.